ПОЧЕМУ МЫ НЕ РУССКИЕ?
Добавлено: Вс июн 16, 2013 2:36 pmВот для обсуждения проект статьи. Тема загнана давно в сферу идеологии, полемичная, потому и предлагаю обсудить текст до его публикации – может, кто-то выскажет нечто мудрое и уточняющее. Но тема касается всех.
ПОЧЕМУ МЫ НЕ РУССКИЕ?
Двести лет царизм и затем СССР пытались ассимилировать литвинов-беларусов в великорусский этнос. Огромные усилия – и ноль результата. С 1830-х литвина переименовали в «белорусца», а с 1864 Муравьев запрещает уже понятия «Беларусь» и «беларус», только «русский» как житель Северо-западного края России. Но русскими литвины-беларусы так и не стали, русификация полностью провалилась. В чем причина краха этого прожекта?
После подавления нашего восстания 1863-1864 годов царизм поставил задачу полной русификации Беларуси. В своих записках на имя Александра II, поданных 14 мая 1864 года и 5 апреля 1865 года, вешатель Муравьев высказывал планы колонизации, именуя беларусов «поляками»:
«Заселить край россиянами сколько можно систематичнее, не выделяя старообрядцев, ибо они более других сохраняют российскую народность; создавать колонии из уволенных солдат; бить поляков по карману, чтобы все было спокойно; заселить край великорусскими крестьянами, продавать всем россиянам, независимо от состояния, конфискованные, секвестрованные и просроченные в кредитных учреждениях земли; решить вопрос о проведении таможенной линии между Царством Польским и Северо-Западным краем, чтобы пресечь саму мысль жителей этого края, что они могут образовывать когда-нибудь одно целое с Царством Польским».
В рамках объявленной царизмом программы русификации края, в Беларусь хлынули из России толпы всякого рода проходимцев, желавших легко нажиться – в первую очередь на конфискованных у нашей шляхты поместьях. Их высмеяла в романе «Обрусители», вышедшем в Петербурге в 1880-х годах, Н. Ланская. Уже в наше время эту книгу перечитал и проанализировал в журнале «Неман» (1994, №1) Сергей Дубавец – в очерке «Почему мы не стали русскими? (Читая забытый роман)». Вот его выводы:
«Из поколения в поколение воспитываясь по-русски, на образцах русской культуры, в русскоязычной государственной и общественной системе, мы так и не стали людьми русской культуры, русской метафизической природы. Если бы это произошло, то, может быть, индивидуально, мы и не чувствовали бы себя ущемленными: меньшими, младшими, вторыми – то есть униженными. Просто одну свою национальную и человеческую полноценность мы сменили бы на другую, и уже во втором поколении «швы» бы разгладились. Белоруссика стала бы приобретением ретроспективных наук, как латынь, как античность… Но этого не произошло. Русскими мы не стали.
Я думаю, что дело здесь не в сопротивлении народа, который в массе своей особенно и не сопротивлялся и часто, хоть и не вполне осознанно, так и называл себя – русским. Правда, в последние годы ситуация с самоназванием решительно изменилась. Что лишний раз говорит о безуспешности двухсотлетней кампании русификации нашего края.
Дело и не в слабом напоре русификации – вся идеология, весь державный аппарат только и предупреждали любое проявление не национализма даже, а отдельной национальности.
Дело в другом.
…Глядя на тогдашние [эпохи 1860-1880-х] и теперешние проблемы и изъяны нашей общественной жизни, я думаю: а может, так оно было всегда, может, это какая-то заданность? И только культура, язык и сама природа возвращают присутствие духа? Но откуда тогда эти культура, язык и природа? И как они – наша книжность, архитектура, фольклор, менталитет – на протяжении столетий сохранили в себе свою первородную чистоту?.. Нет, явно было и по-другому. И явно другая у нашего края и у нас заданность. А в таком случае, когда же началось все это? Ответ подсказывает Н. Ланская, чье произведение и посвящено собственно началу ЭТОГО: не началось, а – пришло, принеслось, внедрилось.
Глядя из России, это была банальная аннексия, когда одна империя получила свою долю в результате раздела Речи Посполитой между тремя европейскими монстрами того времени.
Глядя из Беларуси – это была оккупация, вызвавшая три антироссийских восстания – 1794, 1831 и 1863 годов, сливающиеся в одну освободительную войну. Единственное, что мешает сегодня согласиться с этим юридически точным определением – то, что у этой оккупации не было (и до сих пор нет) конца.
Видя и зная теперь характер этого нашествия, можно ли допустить, что это было «освобождение» или «воссоединение с Россией», - как толковала нам прежняя пропаганда? Можно ли говорить о каких-то благотворных плодах этого нашествия, как, впрочем, и всех последующих административных нашествий с «большой земли»?
В сущности, ответом на эти вопросы и будет то, почему мы не стали русскими. Потому что вместо русской природы, языка, культуры нам предлагались природа, язык и культура чиновнические. Мы, народ, превращались не в русских, а в денационализированных чиновников – вбирая в себя эту психологию, этот тип достоинства и ценностей. Они входили в нас не вместо нашей белорусской сути, а лишь потеснив ее, приглушив своим объемом, своей массой.
Мы так и не почувствовали ничего русского в себе, называя этим словом лишь ЦЕПЬ СВОЕЙ ЗАВИСИМОСТИ от системы, а не пуповину, которая могла бы связывать нас с национальной жизнью соседней страны…
Характеристики Н. Ланской точны и универсальны для всех последующих административных наплывов из России на Беларусь. Ехали сюда и деятели культуры, но лучшие из них сразу же интегрировались в белорусскую стихию (горецкая профессура, литературоведы И. Замотин, А. Вознесенский, искусствовед Н. Щекотихин и многие другие). Худшие – становились чиновниками аппарата.
В основном же ехали партийные, советские, комсомольские, милицейские и чекистские кадры, деятели пропаганды; ехали чиновники от образования и парторги колхозов… Ехали на место многих тысяч взращенных «нашенивством» и первой волной белорусизации, но тут же расстрелянных или высланных. На место интеллигенции ехали служащие – те, кто, в отличие от интеллигентов, несли не культуру, а идеологию; не язык, а канцелярит; не человеческую природу, а субординационный нюх.
Настоящими проводниками русификации стали у нас люди без исключения малокультурные, неинтеллигентные, бездуховные. Они и сами уже не были русскими, а лишь «с южным типом лица», как пишет о них Н. Ланская. Они, «всесоюзные», всеимперские граждане и положили начало тому «русскоязычному населению», для которого развал империи стал утратой родины, эмиграцией на месте.
Их русификаторство заключалось в навязывании лишь «материальной части» своего языка, нескольких постулатов идеализированной своей истории, городского фольклора да нескольких до неузнаваемости адаптированных «народных сказок», что никак не назовешь культурой! Да и возможно ли – навязать культуру? Можно, конечно, заставить ходить в кокошнике, играть на балалайке и сносно говорить по-русски. Но внутреннюю культуру, ее духовную, интимную часть можно только воспитать и только не во вред чему-то уже воспитанному.
Время и идеология оставили в сознании сегодняшних людей много всяких комплексов, совершенно необъяснимых с точки зрения здравого смысла. Например, само слово «русификация» воспринимается многими как оскорбление русского народа и чуть ли не подрыв добрососедства. Это от той же чиновнической услужливости, заискивания не младшего перед старшим и не меньшего перед большим, но народа подчиненного перед народом-начальником. А также, возможно, от подсознательного стыда за собственную русифицированность. Ведь русифицированный – не русский, а обездуховленный. Теперь мы знаем, кто и когда этот механизм завел.
В романе Н. Ланской совсем нет «культурных» вопросов, а обрусительство – это деятельность именно экономическая, социальная, административная. У нее это экспорт административного аппарата, который в экспортном варианте – наихудший, ибо ставит ниже закона и власти (т.е. ниже себя) не просто человека, а чужого человека, инородца. Ведь Белая Русь – это край, куда еще двести лет назад россияне приходили только с мечом, как захватчики. А тут это все дается без меча и каких бы то ни было заслуг!
Словом, все это шло к нам, но никак не меняло нашей национальной сути. Это все было временно, как «оперативная память», и при первом же порыве ветра куда-то исчезло».
* * *
Не исчезло. Этот очерк Сергей Дубавец опубликовал в журнале «Неман» в 1994 году, а уже через год бюрократия, взрощенная на традициях 1860-1880-х годов, вернула страну к состоянию денационализации – во всех аспектах, ибо привыкла править именно и только так.
Бюрократия в Беларуси в 1994 году безусловно российская по сути: российская административная «модель» заключается в том главном и коррупционном, что чиновники выше закона. Это именуется идеологами лукавым термином «суверенная демократия». А попытки создания правового государства именуются «оранжевой угрозой».
Однако оказалось, что даже русскоязычная и часто этически русская бюрократия, сохраняющая российские колониальные традиции администрирования, не горит желанием вхождения в состав России. Что сегодня весьма удивляет Москву. Этот парадокс заметила в своем романе еще Н. Ланская: обрусители «первой волны» 1860-х годов (к которым она и относилась) крайне недолюбливали тех, кто приехал позже. Казалось бы, это тоже русские, соплеменники, из той же России. Но нет: они кажутся обрусителям, прожившим в нашем крае несколько лет, уже ЧУЖИМИ. Получается, и всех русских России они тоже стали воспринимать иначе, стали в сути своей уже не русскими, а скорее беларусами.
Почему? Сергей Дубавец этот вопрос, к сожалению, не стал рассматривать.
ПОИСКИ ОТВЕТА
Я согласен с мнением автора очерка, что с подачи Муравьева русификацией края занимались проходимцы и карьеристы, а сама русификация заключалась лишь в экспорте российской коррупционной административной «модели» управления – что иначе именуется «вертикалью власти» (антипод самоуправления народа). Но ведь сегодня русификация в куда как большем масштабе идет вовсе не через неких приехавших обрусителей, а через СМИ. Беларусы смотрят российские телеканалы (польские и даже «братские» украинские в стране не транслируются, запрещены), но русскими беларусы при этом почему-то не становятся.
И тут, говоря о русификации, вообще-то уместно вспомнить, что мы и до российской оккупации всю свою историю находились под огромным влиянием украинизации и полонизации, а также восточной балтизации в лице влияния жемойтов и латышей. Пребывание в Речи Посполитой не сделало беларусов, украинцев и жемойтов поляками – хотя была создана общая политическая нация Речи Посполитой, мы жили в одном государстве на века дольше, чем в составе России, и сама полонизация была более значимой, чем потом русификация со стороны царизма и СССР.
Вопрос «почему мы не стали русскими?» кажется второстепенным на фоне двух других вопросов: «почему мы не стали поляками?» и «почему мы не стали украинцами?». Вот это должно удивлять куда как больше. Согласно нашим энциклопедиям, беларуский этнос формировался с середины XIII века (с создания ВКЛ) и до середины XVII века, а затем началось формирование уже беларуской нации, которое окончилось в 1920-х годах. Поэтому понятно, почему мы не стали русскими: когда нас захватила Россия, наш этнос уже был полностью сформирован, формировалась уже наша нация. И это объясняет, почему приезжавшие к нам русские становятся частью НАШЕЙ НАЦИИ, пусть и сохраняя свою этничность. Вот почему сегодня даже русские РБ не хотят вхождения Беларуси в состав России: они пусть и русские, но уже часть политической нации Беларуси.
Но куда сложнее вопрос с украинизацией и полонизацией, ведь эти процессы шли еще в период лишь формирования беларуского этноса (тогда литвинского, мы тогда Литвой назывались). Но мы не стали ни украинцами, ни поляками.
Все усилия виленского губернатора Муравьева и его сменивших на этом посту генералов Кауфмана и Потапова – по русификации нашего края – пошли прахом и лишь послужили более четкому национальному самоопределению беларусов Западной Беларуси. Во Второй Речи Посполитой (1920-1939) при огромном давлении полонизации ни один беларус Западной Беларуси не называл себя «русским» (тем более что рядом была БССР). То есть, русификация скорее послужила «прививкой» против полонизации, а после обретения этого опыта – и «прививкой» против русификации. Но это происходило уже в ХХ столетии.
Приходится признать, что всю свою историю литвины-беларусы обладают каким-то «иммунитетом» от ассимиляции в другой этнос: не стали украинцами, не стали поляками, не стали и русскими. Остались самими собой. Мало того, все инородцы, к нам приезжающие, тоже присоединяются к нашей общности и становятся частью нашего Отечества.
Вот в этом и непонятное. Среди вариантов объяснений: хуторской менталитет беларусов, недостаток йода в питании, вообще особый уклад жизни или геополитическое положение нашего государства.
Возможно, «работает» все вместе, включая прочие факторы. Но реальность в том, что мы не русские и русскими никогда не станем. А все русские (равно поляки и украинцы), приезжающие жить в Беларусь, неизбежно становятся беларусами.
Это не связано с тем, обладаем мы государственностью или нет, называемся мы «Беларусью», «ВКЛ» или обезличенным «Северо-западным краем», как это было при Муравьеве. Н. Ланская из «первой волны» обрусителей написала роман «Обрусители», а сама, судя по тому, что рассказала, абсолютно ОБЕЛАРУСИЛАСЬ в 1860-х.
Обрусители сами стали беларусами и патриотами Синеокой.
Так может быть, у Беларуси есть свое какое-то особое очарование, которое заставляет приехавших навсегда связать с ней свою судьбу и жить уже судьбой Беларуси? Вот настоящая загадка…
ПОЧЕМУ МЫ НЕ РУССКИЕ?
Двести лет царизм и затем СССР пытались ассимилировать литвинов-беларусов в великорусский этнос. Огромные усилия – и ноль результата. С 1830-х литвина переименовали в «белорусца», а с 1864 Муравьев запрещает уже понятия «Беларусь» и «беларус», только «русский» как житель Северо-западного края России. Но русскими литвины-беларусы так и не стали, русификация полностью провалилась. В чем причина краха этого прожекта?
После подавления нашего восстания 1863-1864 годов царизм поставил задачу полной русификации Беларуси. В своих записках на имя Александра II, поданных 14 мая 1864 года и 5 апреля 1865 года, вешатель Муравьев высказывал планы колонизации, именуя беларусов «поляками»:
«Заселить край россиянами сколько можно систематичнее, не выделяя старообрядцев, ибо они более других сохраняют российскую народность; создавать колонии из уволенных солдат; бить поляков по карману, чтобы все было спокойно; заселить край великорусскими крестьянами, продавать всем россиянам, независимо от состояния, конфискованные, секвестрованные и просроченные в кредитных учреждениях земли; решить вопрос о проведении таможенной линии между Царством Польским и Северо-Западным краем, чтобы пресечь саму мысль жителей этого края, что они могут образовывать когда-нибудь одно целое с Царством Польским».
В рамках объявленной царизмом программы русификации края, в Беларусь хлынули из России толпы всякого рода проходимцев, желавших легко нажиться – в первую очередь на конфискованных у нашей шляхты поместьях. Их высмеяла в романе «Обрусители», вышедшем в Петербурге в 1880-х годах, Н. Ланская. Уже в наше время эту книгу перечитал и проанализировал в журнале «Неман» (1994, №1) Сергей Дубавец – в очерке «Почему мы не стали русскими? (Читая забытый роман)». Вот его выводы:
«Из поколения в поколение воспитываясь по-русски, на образцах русской культуры, в русскоязычной государственной и общественной системе, мы так и не стали людьми русской культуры, русской метафизической природы. Если бы это произошло, то, может быть, индивидуально, мы и не чувствовали бы себя ущемленными: меньшими, младшими, вторыми – то есть униженными. Просто одну свою национальную и человеческую полноценность мы сменили бы на другую, и уже во втором поколении «швы» бы разгладились. Белоруссика стала бы приобретением ретроспективных наук, как латынь, как античность… Но этого не произошло. Русскими мы не стали.
Я думаю, что дело здесь не в сопротивлении народа, который в массе своей особенно и не сопротивлялся и часто, хоть и не вполне осознанно, так и называл себя – русским. Правда, в последние годы ситуация с самоназванием решительно изменилась. Что лишний раз говорит о безуспешности двухсотлетней кампании русификации нашего края.
Дело и не в слабом напоре русификации – вся идеология, весь державный аппарат только и предупреждали любое проявление не национализма даже, а отдельной национальности.
Дело в другом.
…Глядя на тогдашние [эпохи 1860-1880-х] и теперешние проблемы и изъяны нашей общественной жизни, я думаю: а может, так оно было всегда, может, это какая-то заданность? И только культура, язык и сама природа возвращают присутствие духа? Но откуда тогда эти культура, язык и природа? И как они – наша книжность, архитектура, фольклор, менталитет – на протяжении столетий сохранили в себе свою первородную чистоту?.. Нет, явно было и по-другому. И явно другая у нашего края и у нас заданность. А в таком случае, когда же началось все это? Ответ подсказывает Н. Ланская, чье произведение и посвящено собственно началу ЭТОГО: не началось, а – пришло, принеслось, внедрилось.
Глядя из России, это была банальная аннексия, когда одна империя получила свою долю в результате раздела Речи Посполитой между тремя европейскими монстрами того времени.
Глядя из Беларуси – это была оккупация, вызвавшая три антироссийских восстания – 1794, 1831 и 1863 годов, сливающиеся в одну освободительную войну. Единственное, что мешает сегодня согласиться с этим юридически точным определением – то, что у этой оккупации не было (и до сих пор нет) конца.
Видя и зная теперь характер этого нашествия, можно ли допустить, что это было «освобождение» или «воссоединение с Россией», - как толковала нам прежняя пропаганда? Можно ли говорить о каких-то благотворных плодах этого нашествия, как, впрочем, и всех последующих административных нашествий с «большой земли»?
В сущности, ответом на эти вопросы и будет то, почему мы не стали русскими. Потому что вместо русской природы, языка, культуры нам предлагались природа, язык и культура чиновнические. Мы, народ, превращались не в русских, а в денационализированных чиновников – вбирая в себя эту психологию, этот тип достоинства и ценностей. Они входили в нас не вместо нашей белорусской сути, а лишь потеснив ее, приглушив своим объемом, своей массой.
Мы так и не почувствовали ничего русского в себе, называя этим словом лишь ЦЕПЬ СВОЕЙ ЗАВИСИМОСТИ от системы, а не пуповину, которая могла бы связывать нас с национальной жизнью соседней страны…
Характеристики Н. Ланской точны и универсальны для всех последующих административных наплывов из России на Беларусь. Ехали сюда и деятели культуры, но лучшие из них сразу же интегрировались в белорусскую стихию (горецкая профессура, литературоведы И. Замотин, А. Вознесенский, искусствовед Н. Щекотихин и многие другие). Худшие – становились чиновниками аппарата.
В основном же ехали партийные, советские, комсомольские, милицейские и чекистские кадры, деятели пропаганды; ехали чиновники от образования и парторги колхозов… Ехали на место многих тысяч взращенных «нашенивством» и первой волной белорусизации, но тут же расстрелянных или высланных. На место интеллигенции ехали служащие – те, кто, в отличие от интеллигентов, несли не культуру, а идеологию; не язык, а канцелярит; не человеческую природу, а субординационный нюх.
Настоящими проводниками русификации стали у нас люди без исключения малокультурные, неинтеллигентные, бездуховные. Они и сами уже не были русскими, а лишь «с южным типом лица», как пишет о них Н. Ланская. Они, «всесоюзные», всеимперские граждане и положили начало тому «русскоязычному населению», для которого развал империи стал утратой родины, эмиграцией на месте.
Их русификаторство заключалось в навязывании лишь «материальной части» своего языка, нескольких постулатов идеализированной своей истории, городского фольклора да нескольких до неузнаваемости адаптированных «народных сказок», что никак не назовешь культурой! Да и возможно ли – навязать культуру? Можно, конечно, заставить ходить в кокошнике, играть на балалайке и сносно говорить по-русски. Но внутреннюю культуру, ее духовную, интимную часть можно только воспитать и только не во вред чему-то уже воспитанному.
Время и идеология оставили в сознании сегодняшних людей много всяких комплексов, совершенно необъяснимых с точки зрения здравого смысла. Например, само слово «русификация» воспринимается многими как оскорбление русского народа и чуть ли не подрыв добрососедства. Это от той же чиновнической услужливости, заискивания не младшего перед старшим и не меньшего перед большим, но народа подчиненного перед народом-начальником. А также, возможно, от подсознательного стыда за собственную русифицированность. Ведь русифицированный – не русский, а обездуховленный. Теперь мы знаем, кто и когда этот механизм завел.
В романе Н. Ланской совсем нет «культурных» вопросов, а обрусительство – это деятельность именно экономическая, социальная, административная. У нее это экспорт административного аппарата, который в экспортном варианте – наихудший, ибо ставит ниже закона и власти (т.е. ниже себя) не просто человека, а чужого человека, инородца. Ведь Белая Русь – это край, куда еще двести лет назад россияне приходили только с мечом, как захватчики. А тут это все дается без меча и каких бы то ни было заслуг!
Словом, все это шло к нам, но никак не меняло нашей национальной сути. Это все было временно, как «оперативная память», и при первом же порыве ветра куда-то исчезло».
* * *
Не исчезло. Этот очерк Сергей Дубавец опубликовал в журнале «Неман» в 1994 году, а уже через год бюрократия, взрощенная на традициях 1860-1880-х годов, вернула страну к состоянию денационализации – во всех аспектах, ибо привыкла править именно и только так.
Бюрократия в Беларуси в 1994 году безусловно российская по сути: российская административная «модель» заключается в том главном и коррупционном, что чиновники выше закона. Это именуется идеологами лукавым термином «суверенная демократия». А попытки создания правового государства именуются «оранжевой угрозой».
Однако оказалось, что даже русскоязычная и часто этически русская бюрократия, сохраняющая российские колониальные традиции администрирования, не горит желанием вхождения в состав России. Что сегодня весьма удивляет Москву. Этот парадокс заметила в своем романе еще Н. Ланская: обрусители «первой волны» 1860-х годов (к которым она и относилась) крайне недолюбливали тех, кто приехал позже. Казалось бы, это тоже русские, соплеменники, из той же России. Но нет: они кажутся обрусителям, прожившим в нашем крае несколько лет, уже ЧУЖИМИ. Получается, и всех русских России они тоже стали воспринимать иначе, стали в сути своей уже не русскими, а скорее беларусами.
Почему? Сергей Дубавец этот вопрос, к сожалению, не стал рассматривать.
ПОИСКИ ОТВЕТА
Я согласен с мнением автора очерка, что с подачи Муравьева русификацией края занимались проходимцы и карьеристы, а сама русификация заключалась лишь в экспорте российской коррупционной административной «модели» управления – что иначе именуется «вертикалью власти» (антипод самоуправления народа). Но ведь сегодня русификация в куда как большем масштабе идет вовсе не через неких приехавших обрусителей, а через СМИ. Беларусы смотрят российские телеканалы (польские и даже «братские» украинские в стране не транслируются, запрещены), но русскими беларусы при этом почему-то не становятся.
И тут, говоря о русификации, вообще-то уместно вспомнить, что мы и до российской оккупации всю свою историю находились под огромным влиянием украинизации и полонизации, а также восточной балтизации в лице влияния жемойтов и латышей. Пребывание в Речи Посполитой не сделало беларусов, украинцев и жемойтов поляками – хотя была создана общая политическая нация Речи Посполитой, мы жили в одном государстве на века дольше, чем в составе России, и сама полонизация была более значимой, чем потом русификация со стороны царизма и СССР.
Вопрос «почему мы не стали русскими?» кажется второстепенным на фоне двух других вопросов: «почему мы не стали поляками?» и «почему мы не стали украинцами?». Вот это должно удивлять куда как больше. Согласно нашим энциклопедиям, беларуский этнос формировался с середины XIII века (с создания ВКЛ) и до середины XVII века, а затем началось формирование уже беларуской нации, которое окончилось в 1920-х годах. Поэтому понятно, почему мы не стали русскими: когда нас захватила Россия, наш этнос уже был полностью сформирован, формировалась уже наша нация. И это объясняет, почему приезжавшие к нам русские становятся частью НАШЕЙ НАЦИИ, пусть и сохраняя свою этничность. Вот почему сегодня даже русские РБ не хотят вхождения Беларуси в состав России: они пусть и русские, но уже часть политической нации Беларуси.
Но куда сложнее вопрос с украинизацией и полонизацией, ведь эти процессы шли еще в период лишь формирования беларуского этноса (тогда литвинского, мы тогда Литвой назывались). Но мы не стали ни украинцами, ни поляками.
Все усилия виленского губернатора Муравьева и его сменивших на этом посту генералов Кауфмана и Потапова – по русификации нашего края – пошли прахом и лишь послужили более четкому национальному самоопределению беларусов Западной Беларуси. Во Второй Речи Посполитой (1920-1939) при огромном давлении полонизации ни один беларус Западной Беларуси не называл себя «русским» (тем более что рядом была БССР). То есть, русификация скорее послужила «прививкой» против полонизации, а после обретения этого опыта – и «прививкой» против русификации. Но это происходило уже в ХХ столетии.
Приходится признать, что всю свою историю литвины-беларусы обладают каким-то «иммунитетом» от ассимиляции в другой этнос: не стали украинцами, не стали поляками, не стали и русскими. Остались самими собой. Мало того, все инородцы, к нам приезжающие, тоже присоединяются к нашей общности и становятся частью нашего Отечества.
Вот в этом и непонятное. Среди вариантов объяснений: хуторской менталитет беларусов, недостаток йода в питании, вообще особый уклад жизни или геополитическое положение нашего государства.
Возможно, «работает» все вместе, включая прочие факторы. Но реальность в том, что мы не русские и русскими никогда не станем. А все русские (равно поляки и украинцы), приезжающие жить в Беларусь, неизбежно становятся беларусами.
Это не связано с тем, обладаем мы государственностью или нет, называемся мы «Беларусью», «ВКЛ» или обезличенным «Северо-западным краем», как это было при Муравьеве. Н. Ланская из «первой волны» обрусителей написала роман «Обрусители», а сама, судя по тому, что рассказала, абсолютно ОБЕЛАРУСИЛАСЬ в 1860-х.
Обрусители сами стали беларусами и патриотами Синеокой.
Так может быть, у Беларуси есть свое какое-то особое очарование, которое заставляет приехавших навсегда связать с ней свою судьбу и жить уже судьбой Беларуси? Вот настоящая загадка…
- но это я, а Вы же предлагаете проект статьи для своих читателей... дело Ваше и Вам виднее.